Первый раздел романа читаем тут
…стояло еще семь Водниц.
Пелена тумана окутала остановку, погребая под собой неторопливый женский голос, а вместе с ними все события этой безумной ночи.
Яр никогда не был кондовым материалистом. Ролевые игры (его хобби уже 8 лет из прожитых 22) к этому гордому званию располагали мало. Слишком часто приходилось влезать в чужую шкуру, принимая самые безумные, фантастические допущения. Плотно общаться с людьми, искренне считающими себя эльфами или упорно ищущими Портал/Меридиан в Средиземье.
Но с настоящими чудесами парню за все эти годы встретится так и не довелось. Поэтому сейчас мозг пребывал в легком ступоре.
Кот потер виски, пытаясь разглядеть хоть что-то под внезапно навалившейся завесой. Получалось плохо. Мир растворился, исчез, разрушился, оставив лишь всплеск рыжих волос да легенду о трех братьях.
Издалека раздался грохот подъезжающего трамвая. Он проявился из дымки, как легендарная мистическая колесница, прибывшая к герою по велению богов. Чтобы забрать его на небеса.
Или вниз, хмыкнуло ехидное подсознание.
Ярослав шагнул мимо кабины, в которой не угадывалось ни малейшего шевеления, уютно угнездился в абсолютно пустом вагоне, уткнувшись в постепенно проглядывающий из марева пейзаж. Пятиэтажки сменились сосновым бором, а Кот все никак не мог понять, что же он недавно видел?
Взбесившаяся земля, магический танец, прогулки по воде…
Его мать, интеллигентнейшая женщина (именно благодаря ей он называл на «вы» всех, кроме ближайших друзей), инженер-ювелир, всегда говорила: «Мальчик мой, оставьте эти сказки глупышкам из провинции. Нам достаточно тех занимательных историй, что мы слышим по телевизору».
Может, именно поэтому Ярослав Братко всегда искал сказку за пределами «голубого экрана». И родного дома. Там никогда не испытывали сомнений и знали, как надо. Только этого «надо» парню было мало. Год за годом: учеба, работа, дом, семья, диван, газета, «телик», ребенок, ссоры, подросшие дети, непонимание, старость, пенсия, смерть. Что-то во всей этой схеме пугало до одури.
И тогда он бросился в «ролевуху». Как в омут.
Пуща-Водица закончилась. Старенькие «хрущовки» сменялись 16-этажными «панельками», и, хотя уже давно пора было выходить, юноша не трогался с места. Он ехал на Подол. А оттуда собирался в центр. В места, «откуда есть пошла земля русская».
«Хорошо, наверное. Захотел – холм поднял. Захотел – реку вспять пустил. Захотел — на транзисторе поиграл! Кстати, холодильник тоже мой. Не. Проще надо быть, куда мне реки вспять. До сих пор эндшпиль в шахматах нормально провести не могу, и туда же. Холмы поднимать».
Трамвай пересек Валы и выплюнул беспокойного пассажира прямо на площади Контрактов. Машина была явно недовольна. Катайся тут из года в год. Ни сна, ни роздыха. Ездют всякие, мысли беспокойные возют.
Ярослав удивленно обернулся. Водитель, косо взглянув на парня, поставил табличку «В парк» и закрыл дверь.
Гудели строительные краны, медленно, но уверенно превращая непонятно во что Гостиный двор. Угрюмо щурилась узенькими окнами «Пирогоща», а деловитый Самсон уже не первое десятилетие раздирал пасть бедному львенку, неуловимо походившему на нашалившую собаку.
А над всем Подолом в мареве облаков возвышалась Андреевская церковь.
«…что Вифсаидец говорил именно об этом месте…» — послышалось из радиоприемника проезжающего «Ланоса». «В Киеве солнечно, до 16-ти, без осадков», — откликнулись из окон Фроловского кафе.
На Андреевском спуске похмельные художники, нещадно дымя сигаретами, выставляли на продажу картины.
Справа из-за забора загоготали агрессивные гуси и гулко залаял старый «кавказец». Старый, но по-прежнему на дух не переносящий прохожих.
Слева укоризненно блеснул натертым носом Мастер. Мол, что за дикие люди эти потомки. Ручонки у них чешутся. Нет, чтобы книжки хорошие этими ручонками почитать.
Прошелся под памятником вальяжный черный котище, направляясь в сторону Булгаковской веранды. Презрительно повел носом в сторону заливающегося пса и нырнул во двор.
Гордо выплыл из-за угла Замок Ричарда, в очередной раз свежепокрашенный, но до боли одинокий. Стыдливо выглянула лишенная юбки из деревьев Андреевская и начался Верхний Город.
Парень обошел забор, уже не первый год скрывающий место, где когда-то текли по земле каменные очертания Десятинной церкви. Недовольно покосился в сторону часовни, явно раздумывающей о необходимости пристройки еще пары-тройки бань, и ступил на землю Града Кия.
За спиной шелестела старая телом, но молодая душой Липа Петра Могилы, сожалея о временах, когда еще не огороженная забором принимала на свои ветви неугомонных мальчишек.
Яр прилег на траву в тени небольшой яблоньки и закрыл глаза.
Легкий ветерок шевелил листья, навевая сон, и в этом шелесте послышалось: «Средний сын раньше всех…
***
…увлекся звучанием окружающего мира. Материнская колыбельная действовала на него не так, как на остальных. Он не засыпал, причмокивая. Наоборот, цепкими голубыми глазенками впивался в материнское лицо и, слегка повернув голову, вслушивался в голос той, что лишь недавно была с ним одним целым.
Годы шли, а малец все слушал и слушал.
Шум пламени в очаге. Ветра за окном. Дыхание старой избы. Мышиную возню под полом. Урчание довольного черного кота. Скрип снега под ногами старшего брата. Треск разлетающихся на поленья чурбачков. Облегченное мычание Зорьки, отдающей молоко поутру.
Потом звуков стало не хватать, и он все чаще допоздна пропадал за селением, жадно впитывая шепот деревьев и трав, возню лесной живности, шум ветра, вольно гуляющего степными лугами, водными просторами и густыми чащобами.
В один пасмурный осенний день он принялся подпевать, не в силах сдержать переполняющее чувство сродства с миром.
Казалось, старый дуб на миг прекратил шелестеть листвой, примолкли беззаботные пичуги, и даже постоянное дуновение с моря притихло, вслушиваясь.
А мальчишка вел дальше мелодию мира, звучавшую внутри него. Вел, соединяя все прекрасное вокруг в единую вязь.
Его никто не учил петь. Никто из людей. Он просто слушал то, что происходило вокруг, и становился частью услышанного.
В 13 он заработал свой знаменитый шрам, прикрывая не успевшие причалить лодки от внезапного шторма. После этого он обиделся на море – целый день не слушал извиняющийся шум волн.
Молодецкие забавы, так любимые отроками его племени, были неинтересны. Стоило «зазвучать» внутри, и он четко видел, куда будет направлен удар.
Все свободное время юноша посвящал прогулкам с ветром. Играя с ним в прятки среди столетних стволов. Бегая наперегонки по травяному морю. Пугая сонных цапель средь высоких камышей.
Ветер помогал ему останавливать снежные бури и приносил живительную влагу в жару. Нес его песни сквозь густой туман и осеннее ненастье.
С каждым днем парень все лучше учился управлять и подчиняться. Подавлять и становится частью.
Песня и ветер стали его сущностью, частью и естеством.
Однажды ночью он понял, что знание негоже держать под спудом.
Как же он намучался…
***
…со своим первым Бояном!
Велена потерла виски, прогоняя гул в голове, секунду назад похожий на чей-то знакомый голос, и посмотрела на Сестер. Грандиозная головомойка была в самом разгаре. Велимира изволили гневаться.
Девушка всегда изумлялась, как Старшая, железная, в сущности, особа, под настроение могла закатить истинно бабский скандал. Бессмысленный и беспощадный, куда там тому бунту, после которого все причастные бегали как наскипидаренные еще пару дней.
К сожалению, ощущения потом всегда оставались мерзкие. Но чего не сделаешь ради благой цели!
На душе было тускло. Как будто сегодняшний рассказ о легендарных Основателях сорвал корку с загнившей раны. Раны на теле ее Рода. И не только ее. Всех.
То, что текло оттуда, слишком плохо пахло. И выглядело не лучше.
Нельзя сказать, что Велена Вершило никогда не испытывала сомнений. Вдоволь их родилось лет в шесть, когда умерла мать и перед девчонкой распахнулись «гостеприимные» стены детдома. Хватало, когда через год удочерившая ее Велимира впервые показала ей кое-что из возможностей Рода Лыбеди. Затем, правда, времени на них не осталось. Старшая была очень требовательной наставницей.
И вот, впервые за двенадцать лет, девушка четко ощутила неправильность происходящего.
— Видана! — напустилась Старшая на понурую крашеную блондинку — как ты могла пропустить Двойку Пахарей?! На нейтральную землю вышла и расслабилась? А если бы Ведущий не выгуливал щенка, а охотился? Кто бы Велену ложкой с деревьев соскребал, ты? Соберитесь, девочки! Тщательнее надо, тщательнее! Свободны все. Вела, останься.
Рассказывай.
— В том квадрате тихо. Более-менее. Местный лешак даже закружить пытался, что само по себе показатель. Значит, давно Знающих не встречал. А главное — Тварей. Хотя далеко я пройти не успела.
— Хорошо, Пахари там каким боком нарисовались?
— Скорее всего, действительно Двойку обкатывали. В те места наши редко добираются.
— Лады, еще что-нибудь было?
Велена помедлила.
– Ничего существенного. И Ведомого я тоже не видала, что странно.
— Забудь, отдыхай.
И она забыла.
А вот о ней – нет.
***
— Бразд! — Быслав, холеный мужик средних лет с аккуратно подстриженной бородкой (отвечающий в Роду за внутренний пригляд), был взбешен, – ты отчего Ведущего так далече отпустил? Негоже юнцу, рот раззявив, силой баловать, про Наставника позабыв! Из-за твоей расхлябанности Пестун на смертном краю лежит! И неведомо, выдюжит, али к Чернобогу отправится!
Бразд, сжав кулаки, молчал. Он многое мог ответить.
И то, что Бушуй всегда был известным любителем лезть на рожон.
И то, что Водница занималась своими делами и к ним никаким боком не совалась.
И то, что мало-мальски опытному Пахарю негоже выпускать из виду мертвый грунт.
И то, что именно Ведущий в пылу погони позабыл обо всем на свете.
Но на то, что его в нужный момент не оказалось рядом с Учителем, ответить было нечего.
И неважно, что он, почуяв возможное место Прорыва, делал в тот момент то, к чему их готовили в первую очередь.
Неважно, что сил Бушуя на одну Водницу хватало с избытком.
Важно то, что его Наставник сейчас решает, остаться с ними, или уйти под ручку с Мораной.
А все, что может сейчас сделать Бразд, это дослушать Приглядывающего и найти эту рыжую суку.
Чтобы если Бушуй решит уйти, его душе во время далекого пути было не так одиноко.
***
Идеально ровная асфальтированная лента беззвучно ложилась под колеса серебристого «Лексуса». Спереди и сзади массивными бегемотистыми тенями неслись две «Тундры» сопровождения. За тонированными окнами серебристого болида мелькал обычный кончезасповский лес. Сразу за пустынной остановкой кавалькада свернула направо и, не снижая скорости, поднырнула под заранее поднятый массивный шлагбаум.
Ли Цинзян приоткрыл глаза. Порыв ночного ветра, проникнув через систему кондиционирования, взъерошил волосы на голове «варяжского гостя». Китаец взглянул за окно и улыбнулся. Прозрачное тело сильфиды дружелюбно блеснуло в отсвете ярких фонарей. Духи воздуха признали своего. Пускай незнакомого, но своего. Ли поправил квадратную полуметровую коробку, лежавшую у него на коленях. Он не был согласен с решением Старейшин. Но спорить было бесполезно, и вот он здесь, вдали от родной Поднебесной, с миссией, которую считал ошибкой. Столетия дружбы с восточными варварами и озарение Видящей отправили его в путь. Но отдавать святыню Дома, единственную помнящую руку Святого…
Машины остановились возле особняка, рвущегося к звездам шпилями всех своих трех этажей.
Мелькнула уносящаяся обратно к шоссе сильфида, и на ступенях дома возник аккуратный молодой человек в сером костюме от «Армани».
— Господин Ли, – он склонился в церемониальном поклоне, – вас ждут.
Цинзян поудобнее перехватил ношу и вошел внутрь.
В полукилометре от дома из-под большой сосны вдруг выглянула любопытная лисья мордочка. Мелькнул рыжий хвост, и на поляне возникла его обладательница.
Всем хороша, только великовата. Взрослая откормленная немецкая овчарка удавилась бы от зависти, глядя на столь крупную Патрикеевну.
Лиса втянула воздух, наклонила морду к земле и абсолютно диким пируэтом перекинулась через себя.
С земли, сторожко прислушиваясь, поднялась огненно-рудая (даже ночью глазам больно) обнаженная девица. Она припала на колено, умудрившись не потревожить ни единой ветки, и, зажмурившись, дунула в сложенные лодочкой ладони.
На поляне посветлело.
В руках у рыжей, не причиняя ей ни малейшего неудобства, заплясал небольшой огонек.
Она осторожно опустила пламя на лесную подстилку и застыла в странной позе. Взмах руки.
Огонь замигал, вдруг разом увеличился, из него выступила мужская фигура. Одна. Вторая. Третья.
— Не замерзла, Огневка? – весело оскалился первый пришелец, протягивая девице сверток ткани.
— Чай, не впервой, – одним движением натянув защитного цвета «комбез», Ольха повернулась к костру, – спасибо, родной.
Тот благодарно мигнул и исчез.
— Через десять минут двигаем, посылка уже на месте.
Рыжая достала из кармана сгусток тумана и шепнув: «Привет сильфам», подбросила его вверх.
Четыре тени, проводив взглядами умчавшиеся к трассе машины, скользнули к особняку.
Тот встретил их пронзительным взглядом прищурившихся больших окон.
«Сигналка. Оберег. Сигналка. Наговор. Понавешают, блин. Есть! Ути, какой старенький». Женская ладонь нежно легла на стекло. Оно вздрогнуло и потекло расплавленной лужицей.
Длинный коридор встретил непрошеных визитеров темнотой.
— Свет нужен, и побольше, без него не найду – хорошо закрываются, паразиты.
Напарники, согласно кивнув, рванули вперед.
Вестибюль. Удивленно поднимающаяся из-за стола фигура, сложившись пополам, оседает на пол. Поймать упавший стул. Вот так.
Светильники. Чудесно.
— В круг!
Четверо прильнули к источнику света, как к родной матери. Неровное мерцание лампы.
«Давай, родимый, давай, мы с тобой одной крови. Свет и огонь. Огонь и свет. Покажи, где подарок с Востока. Не скрывай».
Лучик вырвался из лампы, устремившись влево и вверх.
— За ним!
Они едва повернули за угол, как коридором вдруг пронесся легкий воздушный порыв.
Ольха от души выругалась.
Двумя этажами выше вальяжно развалившийся в кресле невысокий блондин вздрогнул и вскочил на ноги.
— Тревога, — гаркнул он в гарнитуру, — у нас гости! Сполохи!
Нельзя сказать, что Сварун испытывал какую-то особую неприязнь к Огненным. И так понятно, что отношения между Родами не складывались. Последние лет эдак тысячу. Но ненависть? Ничего личного.
Когда Снежан завопил дурным голосом про гостей (аж динамики затрещали), Сварун как раз предавался мечтам. В них он, намертво закрыв Порталы, милостиво принимал послов от других Родов. Такой весь в белом, костюм с иголочки, кивает снисходительно. Барышни в восторге, мир в экстазе. Или наоборот? (не судите строго, Сварун только готовился встретить свою 18-ю весну).
Несмотря на юношеский понос в мозгах, Знающим Сварун был толковым. Плюс инструкции Старшие, провожавшие высокого гостя, оставили ему вполне четкие.
Как и одно из лучших крыльев молодых Летящих (вдобавок усиленное брюзгливым, но опытным Славобором).
Огневка ожидала быстрой реакции противника, но в глубине души надеялась на лишнюю минуту.
Зря.
Стены особняка пошли рябью, и на ее команду обрушился ураган. Вместе с Летящими.
Пол вырвало из-под ног, мерцающие фигуры в бирюзовом буквально вынесли Мечислава обратно в холл. Противник работал слажено. И где-то даже красиво. Вот только времени любоваться не было. Она отклонила один порыв ветра, сбила в пол второй, скользнула под третий. Ощутила затылком четвертый…
Сзади раздался треск паркета. Местивой, обычно гораздо больше времени уделявший отработке защиты, чем нападению, встал с груди лежащего в беспамятстве Летящего.
— Ищи «артик», быстрей!
Слева согласно оскалился Мирогнев. В его руке родилось Лезвие, повеяло жаром, Летящие попятились. Мирогнев мелькнул между ними огненным сполохом, оттесняя, раня, отвлекая на себя.
Огневка бросилась к указующему лучу, все это время пляшущему в нетерпеливом ожидании.
Но было поздно.
Сильфиды сломали оковы тумана. Сломали раньше, чем обещали Ведающие.
Тугой полупрозрачной сгусток сшиб Мирогнева, походя уронил хромающего Мечислава, выбирающегося из полуразрушенного холла, растворил лучик, так и не дождавшийся последователей.
И завис прямо перед ее лицом.
«Не гляди в глаза чужим элементалям», — частенько говорила ей Пестунья. Как она была права!
На девушку смотрела стихия. Недобро. Изучающе. С прищуром. Прохладные, но уже обещающие оттепель весенние порывы. Легкие, приносящие прохладу летние ветерки. Зябкие осенние вихри. Пронизывающие зимние вьюги заглядывали ей сейчас прямо в душу. Выдувая искорку за искоркой само ее естество. Прочь. В никуда. В ничто.
Остатками того, что составляло личность рыжей упрямицы и лучшей плясуньи Рода, Огневка метнула на стол последний козырь. Карту, которую ей советовали использовать в действительно крайних случаях.
Шарик в кармане треснул, призывая сильфиде достойного соперника.
Температура резко подскочила градусов на 20. Шарахнулись в сторону подбодрившиеся было Летящие. А побитая команда, поддерживая серьезно раненого Мирогнева, по стеночке подобралась к девушке.
Саламандры очень не любили, когда их тревожили. Ни свои, ни чужие.
Золотое, слепящее тело скользнуло рядом, обдав нестерпимым (даже для детей Огня!) жаром.
Рассерженной кошкой зашипела сильфида, и стало очень неуютно.
— Огня! – выдохнул в ухо Местивой, — не спи! Тут сильфов, как танков у Сталина, нас сейчас на ноль помножат!
Все учебные наставления запрещали смешивать стихии, но другого выхода не было.
Отбросив страх, сомнения, неуверенность, девушка потянулась огненными пальцами к кусочку сильфиды, оторвавшемуся от матери. И вобрала его в себя.
В глазах потемнело, пойманной птахой забилось сердце, а затем Огневка почувствовала себя гораздо более цельной, чем раньше.
Вошедшей в резонанс струной над головой отозвалась цель их непрошеного визита, она махнула рукой, указывая направление.
— Наверх, в темпе.
В эти мгновения Ольха чувствовала себя почти богом.
Сильфида наконец ринулась на саламандру, собирая всю себя, и ощущение растаяло, как снег под мартовским солнцем.
Но они были уже на месте.
Квадратная полуметровая коробка, фонящая древностью, мощью и еще чем-то неведомым.
Огневка шагнула вперед и бережно, как ребенка подняла на руки вожделенный артефакт.
Особняк содрогнулся.
Внизу к сильфе присоединились товарки.
— Открывай портал, — перекрикивая шум драки, заорали Местивой и Мечислав, – валим!
Мирогнев сполз по стене, зажимая рану на боку.
Огневка одним движением передала коробку, упала на колено, складывая руки лодочкой. Сконцентрировалась и дунула в ладони.
Еще раз.
— Не могу. Не выходит. Нас закрыли.
Она уронила руки и с отчаянием посмотрела на братьев.
Мирогнев подзывая, махнул рукой. Громко говорить он уже не мог. Девушка склонилась над раненым.
— Это тебе, рыжая, – еле слышно шепнул он, — живи и оболтусов этих забирай.
Парень закрыл глаза и крепко взял ее за руки. Лицо посерело, осунулось, казалось, жизнь покидала его с каждой секундой.
На само деле так оно и было. Мирогнев отдавал свой внутренний огонь. Саму суть человеческой жизни.
Шикарный материал в умелых руках.
Огневка, до крови закусила губу, усмиряя слезы, она не могла позволить, чтобы жертва стала напрасной.
Закричала раненая саламандра, торжествующе загудел ветер.
Девушка вобрала энергию, отданную умирающим, нежно коснулась холодеющей руки и разорвала пространство, уводя своих из особняка.
Тут же исчезла с физического плана саламандра, убравшись зализывать раны в неведомые дали. Лишь раздраженно шипели сильфиды и поднимались с пола бирюзовые фигуры.
В паре километров от особняка, за рулем белой Тойоты, стоящей у обочины, открыл глаза импозантный мужчина в бежевом костюме. Он положил на колени четки, до этого перебираемые в руке, перекрестился и достал телефон.
— Святыня в Городе. Она у Рода Хорива.
Зашелестели кроны деревьев, и в этом шуме чуткое ухо могло разобрать: «Младший брат с детства…
Третий раздел романа читаем тут
