Благодарность Женьке Ш. за мечту о Карелии и напоминание о том, что лес для горожанина может быть опасен.
Катерине за веру в людей и богов.
Хранитель-5. Злыдень
Оксана открыла глаза. Сон ускользал. Взамен оставалось ощущение. Мерзкое. Холодный свет. Качающиеся ветви. Плотная мужская фигура, соленый привкус на губах. Женщина пошарила вокруг, мужа как всегда не было, дотянулась до выключателя. Мягкий свет ночника чуть разогнал серую муть, позволив вдохнуть спокойнее. Сладковатый запах, наконец, дошел до дремлющего сознания. Оксана посмотрела вниз и закричала.
— Повторяю в последний раз, ни хрена ты тут строить не будешь. Этот лес мой! А своих тупых китайцев можешь засунуть в задницу!
Николай захлопнул трубу, выматерился. Водила вишневого «Ландкрузера» даже ухом не повел.
— Оборзели, суки, я вам покажу, бля, бизнес-центр…
«Мой ласковый и нежный зверь…» отозвался мобильный.
— Да, любимая.
— Коля, приезжай скорее, тут кровь, много…
Обычно джипы не приспособлены к таким разворотам, но шофер еще раз доказал, что современные кентавры отнюдь не миф.
Он всегда считал, что жена была послана ему судьбой. Судьба никогда не возражала против его уверенности. В молодости Николай перепробовал многое. Иногда даже слишком многое. Потом бизнес. «Никогда не спрашивайте, как был заработан первый миллион. Об остальных я могу отчитаться до копейки». Вовремя притормозить помогла она. Оксана. Сказать, что супруга была для него всем, было мало.
Дела в какой-то момент пошли неважно, пытаясь понять, в чем дело, Чак (так его прозвали в молодости за огненную шевелюру и отточенное мастерство расшибания голов) оказался в практически незнакомой компании. Средь шумного бала случайно. Ага.
Квасили в частном секторе, а когда щенная сука московской сторожевой, надумав невесть что, уже была готова порвать его на сотни маленьких Коленек, появилась Она. Одним прикосновением успокоив безбашенную собаку, Оксана вошла в его жизнь, оставшись там навсегда.
Ощутив в руках теплое, чуть дрожащее тело жены, но не увидав ничего кровавого вокруг, Николай немного расслабился. Но, взглянув в ее абсолютно больные, потерянные глаза, понял, что основания для беспокойства все-таки есть.
Виктор отослал воздушный поцелуй на уровень третьего этажа, снабженный ответным на дорогу, бодро зашагал к троллейбусу. Отношения с Ладой развивались забавно. Чувствуя себя Штирлицем в логове СД, пытаясь не проговориться о своей второй жизни, Виконт стал ощущать нечто похожее и со стороны девушки. «Тайны мадридского двора, — хмыкнул парень, — дожили». Как выбраться из этой ситуации, он пока не знал. Его крайне интересовало, что же все-таки скрывает человек, к которому он все больше и больше привязывался.
«Анфиска, Нафаня! Я дома». Если крысе после просмотра мульта имя явно пришлось по нутру, то домовой откровенно на такое наименование обижался, утверждая, что его зовут Евстафий, а Нафаня ваша – сказка неостроумная для несмышленых домовят. А ему уже, слава Единому, за третью сотню перевалило. И попрошу ко мне название это не применять. Вот.
После этого Никитин задался вопросом соответствия возраста домового и человека, придя к выводу, что ихние 300 равны нашим 15-17, тут же утешился. Но подкалывать Евстафия не перестал. Ибо нефиг.
Плеснув крысе молока (которое она не любила, но определенно отследив уверенность хозяина в том, что мелкие хвостатые животные эту странную жидкость должны обожать, мужественно пила), парень отправился на поиски домового. Затеряться в двухкомнатной «хрущевке» было бы проблематично даже дипломированному ниндзе, но Евстафию это удавалось на раз.
К сожалению, сегодня поиграть в любимую игру не светило. Небольшой эфирный комок сидел на подоконнике и прятаться явно не собирался. После первых же слов Виктор понял почему.
— Мы далеко не такие домоседы, какими кажемся. Держать дом – это работа, а когда выпадает свободная минутка – только нас и видели. Я лес люблю. Лес он другой. Похожий на Город, но другой. И Пафнутий похожий на меня. Но другой. Он за деревьями следит. За всеми, кто там живет. С ним интересно. Сегодня пришел – его нет. Лес изменился. Сильно. Там страшно.
Таким расстроенным своего соседа Хранитель видел впервые.
Парень, потушив сигарету, проводил взглядом падающую звезду. Информации катастрофически не хватало.
Трубку подняли практически сразу. «Здравствуй, Темка, есть дело…»
Леса, окружающие Киев, заинтересовали Хранителя недавно. Хватало хлопот и без них. Но в какой-то момент осознание, что Город не заканчивается с межевыми знаками, нахлынуло подобно весеннему паводку.
Слушая повзрослевший голос Библиотекаря, Виконт поражался четко ложившемуся в масть раскладу.
Лес – легкие планеты. Мудрость для подготовительной группы детсада. Но как оказывается, часто устами вещающими для младенцев глаголет истина! Пока чиста, не испорчена зеленая стена вокруг – большое зло не проникнет вовнутрь. Но стоит извратить или ослабить силу леса — не оберешься проблем в Киеве. А первыми под ударом оказывались те, кто олицетворяет собой эту силу.
«…Ветви хищные, злые, как в Лихолесье. Нет рядом Гэндальфа, все очень плохо. И еще… Угроза. Мне, туристке в третьем поколении, угроза от леса. Представляешь? Давно не просыпалась в таком паршивом настроении…»
Письмо от Лады стало последней каплей. Виктор закрыв почту, потянулся за «станком».
Автобус выплюнул из своего вместительного брюха пару запоздалых путешественников, обдав их на прощание выхлопными газами, скрылся вдали. Паршиво было то, что Евстафий не ездил общественным транспортом. Искать нужный участок леса приходилось наощупь. Виконт, поправив рюкзак, шагнул в сторону от трассы.
Парень не был профессиональным туристом. Скорее «матрасником». Как любой здравомыслящий городской житель относился к зеленым просторам с небольшой опаской.
Здесь действительно все было по-другому. Похоже, но по-другому. Непривычные, незнакомые звуки заставляли быть настороже. Легкий ветерок окутал запахом хвои и дыма.
Шаг.
Запах. Большой Мохнатый близко. Хорошая палка. Острая. Ровная. Зайду от воды. Там меньше шуршит. Хорошая палка. Крепкая. Башка у Седого – мягче. Хоро… Плохая тварь. Шумная. Откуда взялась? Почему не учу…
Утробный рев стеганул по ушам. Виктор сбился с шага. «Уже лет 20 Жозефа Рони не читал. Какой нафиг Большой Мохнатый?”
Темнело. Быстро.
«Черт, это же где-то здесь. Так, просеку с пенечками прошли, теперь ищем большую березу». «Большой Мохнатый», — отозвалось что-то внутри. «Хрен я по такой темени найду. А не березу. Большой такой, Мохнатый».
Никитин включил налобник. «Пожалуй, здесь и заночуем. Заодно сезон закроем».
Пламя костра осветило искореженный ствол молодого дуба. Ветер усиливался.
Шаг.
Он возник из темноты, как огромный нахохлившийся филин, и медвежьи клыки в ожерелье блеснули подобно заходящему лучу Ярила. Запоздалый бросок уже не мог исправить минутной расслабленности. Ты не думал, что он сможет отойти так далеко от капища. Ты ошибся. «Хорошо, что пришел, полянин, мой Хозяин будет доволен…»
Ровный спокойный шум огня кощунственно нарушал гробовую тишину. Человек возле костра спал, беспокойно подергиваясь в такт теням, колышущимся вокруг.
Утро было как всегда туманным. Правда, на этот раз как-то слишком. Береза, что характерно, все не находилась. Это становилось уже не смешно. «Надо было Ладу сагитировать, потомственную нашу, а то шарюсь тут, как Потерянный легион».
Шаг.
— Идут, княже, полтумена уже в лес вошли, сторожко прут, нехристи.
— Ну, с Богом, робяты, отходить нам все равно некуда, женки с детями позади, в полдневном переходе, время им дать надо поболе.
Первая стрела пропела подобно рассветной птице, возвещающей долгожданный конец ночи. Через мгновение подключились более ленивые.
Со стороны болота их не ждали. А зря. «Ты, — прохрипел князь, увидев среди низкорослых кочевников мохнатую фигуру в медвежьей шкуре, — выродок!»
Забирая очередную жизнь, он все пытался дотянуться до предателя, обрекшего на смерть его родных. Но не успевал. Опять.
«Что за херня тут творится?» Хранитель остановился, присев на старый метрового размера пень. Осторожно, буквально по миллиметрам, он приоткрывал сознание, приподнимая блоки, как-бы приглашая: «Ну, где ты? Покажись!» Да, лес был действительно другой. Такого потока жизни, бьющего от каждого дерева, птицы, насекомого в городе парень не встречал никогда. И все это великолепие чего-то ужасно боится.
Темное пятно мелькнуло на грани восприятия, Виктор ринулся вслед. Очень хотелось подержаться за горлышко (если оно там присутствует) и поспрошать с чувством, с толком. С расстановкой.
Дыхалку сбил довольно быстро. К сожалению, бег на длинные дистанции с 80-литровиком не входил в число наиболее тренируемых упражнений. Хриплое дыхание, лупящие по лицу ветки (количество которых вдруг опасно увеличилось), слишком медленно приближающаяся цель.
В какой-то момент земля ушла из-под ног, парень, ломая густой кустарник, покатился вниз. «Твою же ж мать!» — успело отрапортовать сознание, и наступила темнота.
Шаг.
Справи були кепські. Двоє поранених хлопців не в змозі були бігти. А переслідувачі вже наступали на п’яти. «Ото ж бісова вдача, хай йому грець» — гірко міркував Юрко Вус, підтримуючи Панаса, який зціпивши зуби долав крок за кроком. Вдарили вони вправно, багацько бусурманів уже ніколи не посунуть у київські ліси. І полон відбили, і душ християнських до нечистого не відпустили. Майже.
Але коли узлісся вже було поряд, люлькою докинути, вихопились звідкись збоку з сотню клятих татарчуків, і хлопці, які бігли праворуч, стріли їх груди в груди, вже знаючи, що тут вони і поляжуть. А він вів жінок з дітлахами далі, бо смерть цих козарлюг не повинна минутись дарма. Тим часом ловчі за спиною не відставали, наче дорогу їм вказував сам дідько…
Что такое невезение? Непрун, облом, неудача? Откуда оно берется и куда девается?
Никитин слушал шум воды, боясь пошевелиться. Все-таки падал он довольно долго.
Не будет тебе удачи. Конь споткнется, меч сломается, рука подведет. Черным ветром, зимней стужей, могильной землей. Не будет…
Журчание ручья заглушило заклятие. Родник пел, унося боль, отчаяние, неуверенность. Парень открыл глаза и аккуратно приподнялся. «Удачи не будет, говоришь? А вот те хрен! Шо ж ты за зверек такой?» Тело отозвалось на удивление покорно.
Слева обнаружился ручей, текущий по дну оврага. «Нифига себе! Как я тут шею не свернул, интересно мне знать?» Лезть наверх категорически не хотелось, и ручей стал спутником на ближайшие несколько часов. Возле него было как-то спокойнее.
Мобила радостно отчиталась об отсутствии сигнала, чему Виктор нисколько не удивился. Крепла уверенность, что ситуация ничего хорошего не предвещает.
Ручей ушел в землю, овраг плавно сошел на нет, вновь потянулся классический кончезаспенский сосняк. Было понятно уже и ежу, что заблукали всерьез, но учитывая, что вокруг все-таки не бескрайнее море тайги, рано или поздно цивилизация должна была обнаружиться. Лес вел себя загадочно. Он то вставал на пути дремучим бором, то ехидненько приоткрывал удобную тропку непонятно куда.
Грезилось о странном. Обрывки воспоминаний (не совсем понятно чьих), безумные ассоциации (куда там Ван Гогу), крепчающее ощущение цели впереди (Фродо, блин!).
Шаг.
Косухин, отбросив самокрутку, матом поднял красноармейцев. Ситуация явно выходила за рамки марксистско-ленинского учения, а также последних постановлений ЦК РКП(б). Проводник прятав глаза, бормотал что-то о злыдне, которая водит и удачу отбирает. Вслушиваться в эти поповские бредни ни один уважающий себя комиссар не стал бы даже под белогвардейскими пытками.
Задача товарищами из реввоенкома была поставлена ясно, недвусмысленно. Найти в четко указанном на карте лесном районе старую заброшенную серебряную шахту, обеспечить добычу драгметалла на благо трудового народа. Только вот карта оказалась идеологически брехливой, найти по ней крайне необходимую для победы мировой революции цель никак не удавалось.
А тут еще отдельные несознательные элементы из крестьян, поплутав всего третьи сутки, как-то раскисли. Общее настроение в отряде стало крайне неустойчивым.
Когда перед глазами вдруг открылась обширная поляна, с еле угадывающимися остатками каких-то сооружений, Степан даже не поверил в то, что они наконец-то дошли.
Ноги постепенно отказывались слушаться, а в мозгах творилось черте что. Цель этого долгого пути была уже близко. Об этом говорили рисунок облаков в небе, воронье карканье, шуршание листвы. Цель, которая, как известно, всегда оправдывает средства. Дойти – и все будет хорошо. Лес шумел вокруг зловеще, как-то сочувствующе, что ли.
Шаг.
Недалекие орудийные раскаты заставили нервно передернуться. Хотя можно было уже и привыкнуть. Немцы добивали защитников Киева. Владимир, чертыхнувшись, шагнул вперед. Оттягивала плечо бесполезная трехлинейка. Но гораздо тяжелее давило осознание, что не мы, малой кровью на чужой территории, а они, фрицы образца лета 1941 года, сейчас утюжат плохо вырытые окопы с ошалевшими ополченцами. И мы, а не они, отступаем, доотступались уже до тех пор, до которых еще весной никто не мог помыслить в страшном сне.
Ему надо было туда. Туда, где захлебывались кровью его товарищи, за спиной которых лежала Мать Городов Русских. Мать, до последнего надеявшаяся на своих беспутных сыновей.
Огромный мертвый дуб возник впереди, подобно былинному богатырю, убитому, но не сдавшемуся. Теперь он знал точно, где находится.
“А место то недоброе, внучек, православному человеку делать там неча. Тем паче, что возле тех дубов часто Злыдень силы великой отирается. А кого увидит – голову заморочит, сил и доли лишит, жизнь молодую выпьет…”
Серый туман, по воровскому заполонив все вокруг, окружил лейтенанта похлеще танковых клиньев Гудериана. Упала в траву отяжелевшая винтовка, каждый шаг вдруг стал сродни подвигу.
Ощущение смертельной опасности сгустилось за спиной. Владимир, ужасно медленно нащупывая отцовскую финку за поясом, оборачивался, уже понимая, что не успевает.
Опять.
Перед Виктором лежала поляна. Та самая увиденная (привидевшаяся?) уже раз 10 то ли во снах, то ли в бреду. С едва заметными остатками непонятных строений.
Из-за спины раздался чуть слышимый шорох, как-бы подводящий итог этому безумному путешествию. Шорох, ожививший внутри самую настоящую панику.
Оксана повесив трубку, откинулась на спинку кресла. Ситуация выходила из-под контроля. Еще никогда она не встречала такого давления из-за среднего, по меркам крупных фигур, участка леса. Даже ее несгибаемый Чак последнее время выглядел усталым. Каким-то погасшим. Женщина вышла во двор. Порыв холодного ветра заставил поежиться. Внезапно растаяли звуки проносящихся в отдалении автомобилей, замолчала вечно скрипевшая кухонная ставня и порядком надоевшая капель с крыши.
Ледяным холодом пахнуло в лицо, единственным оставшимся во вселенной звуком раздался скулеж Брунгильды, той самой московской сторожевой, познакомившей их с мужем. Собака лежала на боку, силясь приподнять огромную лобастую голову, в больших карих глазах навечно застывало непонимание. Густая горячая кровь толчками выплескивалась из разорванного горла, вырисовывая на песке контуры, ужасно похожие на Австралию.
Внезапно замерзла спина, тихий голос прошипел в левое ухо: «Запомни, сучка, мой Хозяин в последний раз проявляет свою неземную доброту. Если через два часа документы не будут подписаны, на месте этой шавки будешь валяться ты». Резкий холод обжег шею, и все закончилось. Залаял Бой из конуры, разразилась звонками мобилка, а пятно, уже не напоминающее самый маленький материк, практически коснулось носков ее туфель.
Воспользовавшийся шестым чувством охранник, явившийся через минуту, отшатнулся, увидев белое от ярости лицо обычно мягкой хозяйки.
Природа страха забавна. Кого-то пугает мышь, кого-то болезнь, кого-то склизкое насекомое, кого-то боль. Но нередко бывает, что ужас одного человека безвреден для другого.
К сожалению, это был не тот случай. Тень, зависшая в полушаге от лица Виктора, не напоминала голливудских мертвецов. Не было горящих очей, оскаленных клыков, несвежего разложившегося вида. Черты вообще различались слабо. Было другое. Гораздо ужаснее. Ощущение потустороннего холода, голода и ненависти. Ненависти к теплым, полным жизни существам со стороны существа мертвого, но не желающего смирится с неизбежным.
Глаза впились в глаза, и парень ухнул в скользкий темный тоннель, ощущая нарастающее давление старой, испорченной, аморальной (неживой?) воли. Воли, которая хотела только одного – его смерти.
Каково умереть в миг наивысшего триумфа? Умереть от руки раба, зная, что все твои достижения растащат, победы – прогадят, а распорядиться свершенным не смогут? И ты, увлекающий за собой тысячи, десятки тысяч, распоряжающийся царями, сейчас станешь прахом?!!
Гордыня не зря стала смертным грехом.
У тебя хватило сил – чтобы не уйти за грань. Но не больше. Свободы передвижения не было. Тела не было. Смысла не было. С каждым годом, десятилетием, столетием росла внутри злоба, ненависть к тем, кто волен ходить, где хочет, разговаривать, прикасаться друг к другу, любить…
Противно природе делать неживое – немертвым.
Через 502 года он стал убивать. Чтобы хоть так почувствовать тепло, которого он сам себя лишил.
Виконт боролся за жизнь. Отчаянно. Безнадежно. На пути ледяных щупалец, стремящихся высосать его жизнь до последней капли, парень выстраивал то, что составляло человеческую сущность: мужество, искренность, доброту, заботу, любовь. Щупальца на время замирали, но слишком велик был возраст твари, слишком сильна и искусна оказалась она в деле отбирания тепла у живущих.
Хранитель, подняв один из последних барьеров, прислушался к лесу. Великому зеленому океану не слишком нравилось происходящее. «Если лес еще считает себя частью Города, то может получиться». Призыв о помощи растаял среди вечнозеленой стены. Показалось, даже кого-то достиг.
Оксана почувствовала нарастающее беспокойство и необходимость срочно что-то делать. В доме стало совсем тускло, она вышла в лес. Полегчало. Кажется, она знала куда идти. Лес разворачивался перед женщиной, ложась под ноги узорным ковром. Ветви норовили дотронуться до руки, забавные существа заглядывали в глаза. Ластясь, как котята лучащиеся любовью.
Лесная Фея улыбнулась и сделала шаг.
Подул сильный ветер, настроение леса резко изменилось. Теперь в шуме листвы ощущалась новая, грозная нотка. Как если бы у давно лишенного командования войска, забывшего о своих задачах и планах, появился задорный, способный командир. Призрак напротив, казалось, обернулся в удивлении. Уже много сотен лет он не встречал ту, что шла сейчас на помощь, практически вспомнив свое «Я».
Зеленая пелена окутала мерцающую тень, взвывшую от бессильной злобы, нежным прикосновением на время очистив ее сердцевину от зависти, зла, ненависти.
Ясные изумрудные глаза посреди призрачного лица. Впервые за долгие-долгие годы в них не было ни черноты, ни боли. Только скорбь да усталость.
«Он просит помочь ему уйти, – произнесла невысокая, полная достоинства женщина, в еле угадываемой над головой дубовой короне, – помоги мне, Хранитель, пусть он совершил много зла, но и добра сделал немало».
Гибкие сильные ветви приняли в свои объятия фигуру великого вождя, подвижника, убийцы. Того, в ком намешано было всякого от души. Как в любом Человеке, пожалуй.
— Иди с миром, – Хранитель прочертил в воздухе замысловатый знак, – Бог тебе судья.
— Иди с миром, – Оксана коснулась расплывающегося силуэта, – в следующий раз будь умней.
Взвыл ветер, провожая исчезнувшего неупокоенного, а в ответ взвыла темнота, внезапно сгустившаяся между соснами. Рухнула потерявшая сознание Оксана (куда ж ей столько, еще инициацию до конца не прошла), на поляну выползло темное эфирное нечто, посылавшее сносящие крышу сигналы.
Не будет тебе удачи. Конь споткнется, меч сломается, рука подведет. Черным ветром, зимней стужей, могильной землей.
«Так вот ты какой, северный олень», – мелькнуло в голове. Очень старый, очень сильный, очень недобрый, очень мерзкий. Невзрачный на первый взгляд сгусток разворачивался тем временем во что-то совсем иное. Древний матерый Злыдень, взглянув на Виктора сверху вниз, поднял руку (руку?).
Разрывая связки, парень поднырнул под тварь, взмолившись исключительно какому-то нецензурному богу, призвал ВОДУ. Кстати, почему не свой любимый огонь, Никитин не понял сам. Подсознательное воспоминание о ручье? Может быть. Но все произошло настолько быстро…
Никогда в жизни Виконт больше не смеялся над бородатыми шутками про «замочить».
Целое растянувшееся мгновение Виктор созерцал клубящуюся тьму в том, что можно было назвать глазами Злыдня. А потом (возможно, по старой памяти) откликнулись нереиды.
Словно весенняя капель в давно замерзшем окне. Словно первые капли ливня, приносящие долгожданную прохладу. Словно Посейдон, карающий осквернителей.
Тварь, зашипев разъяренной гадюкой, бросилась в сторону. «Стоять, Зорька», — Хранитель захлестнул удавку вокруг эфирной шеи. Очнувшаяся Оксана уже возводила над Злыднем зеленую клетку.
Наступившая тишина легла на плечи неподъемным грузом.
— На ближайшие пару сотен лет этого хватит, – женщина вытерла кровь со лба, – но до чего же сильная стервь. Если бы не нереиды – нам бы пришлось туго. А ведь это он пакостил: леших поразгонял, тебя водил. Я, когда в лес сегодня вошла, как отчет получила: Злыдень с тобой напрямую связываться не хотел, вот и подводил к неупокоенному, все, кстати, верно просчитал, подлец, только вот того хрена с бугра с ледяным выдохом не учел. Когда Брунгильду убили, у меня как шоры спали, разозлилась до чертиков, в лес пошла попустится немного. А тут такое. Если б не смерть собаки – меня бы здесь не было. Вот мне интересно – кто же это нам такую услугу оказал? И наезды по поводу земли под строительство – тут тоже Злыдень явно не причем.
— А вот с этого места поподробнее…
Парень проводил взглядом Оксану, взявшую с него обещание, передохнув, обязательно зайти к ним в поселок («не тащиться же тебе на автобусе»), закурил и пошел к удобной коряге.
Шаг.
«Шо, опять?!» – взвыло расслабившееся подсознание.
Языки костра бросали яркие блики на лица сидящих вокруг людей (людей?). Узнавание было внезапным, ошеломляющим, стыдливо-благоговейным. «Да, бля, гены есть гены».
Они сидели подле костра, такие же, как тысячи лет назад: величественные, гордые, понимающие, уставшие. Очень.
Опознал Виктор далеко не всех: Мокошь, Сварожич, Лада, Лель, Святобор, Симаргл, Стрибог, Хорс, Яровит и… Чернобог.
Шумящ оружием приходит Чернобог;
Сей лютый дух поля кровавые оставил,
Где варварством себя и яростью прославил;
«Нет света без тьмы, добра без зла. Мы плоть от плоти этой Земли. Мы защищали и оберегали Ее тысячи лет. Мы есть каждый куст, каждый холм, каждая капля воды, каждый муравей. Появились вы – Земля стала вам рабой. Вы давили Ее, пользовались Ею, забыв о словах благодарности, уничтожали Ее. Может, прав Приходящий в ночи, вы не часть этой Земли, а паразиты на Ее теле? Скажи, смертный, за свой род, держи ответ за Царей Земли!»
— Ты во многом прав, Повелитель Нави, Тьмы и Пекельного царства. В семье не без урода. Но сколько было людей любящих Ее, заботящихся о Ней, отдавших за Нее жизнь! Сколько было людей, славящих Ее, создавших бессмертные творения, посвященные Ей! Зачем далеко ходить, сегодня я встретил женщину, для которой Земля — Мать, Дочь, Сестра! А ее муж, человек настолько далекий от понимания, насколько можно представить. Но и он не выбрал легчайший путь, он боролся за жизнь Ее лесов, хотя мог уйти в сторону, избежав многих проблем! Люди еще молоды, как все дети зачастую безжалостны, глупы. Помогите нам, не уходите, давайте вместе, как раньше, заботится о месте, в котором мы все живем!
Из кустов на поляну кубарем вылетели… Евстафий и абсолютно незнакомый никому из присутствующих молодой, выглядевший больным, леший.
— Беда, Хозяин, большая беда! Идем скорее, на Деву Леса напали, она к сердцу леса пошла, связь завершить, а там Страшный! Холодный!
— Где она?
— Пафнутий тропу откроет, спешить надо!
Он великолепно подгадал время. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Именно сейчас, когда она беззащитна, именно сейчас, когда заканчивалась, но еще не закончилась ее инициация в сердце леса. Именно сейчас.
Опустились руки, смертоносный холод уже практически добрался до сердца.
— Я ведь говорил тебе, сучка. Два часа прошли, как же бездарно ты их провела. Бегала за этим ублюдком, которого давно ждут в Преисподней, не дала оторвать голову нашему прекрасному Хранителю. А надо было о душе подумать. Теперь поздно. Прощай.
Оцепенело лицо, останавливались мысли, вся сила Леса не могла прийти сейчас на помощь своей Фее. Оксана медленно опустилась на траву.
— А ты еще что за хрень! — Виктор был искренне удивлен. Такую забавную выхухоль он не встречал никогда. Казалось, вернулись славные времена незабвенного Мистера Фриза.
Ломанная человеческая фигура, источающая холод, двоясь, склонилась над лежащей девушкой.
«В морге вас пересчитают», – Хранитель пришел убивать.
Огненный поток разнес ледяную стену Фриза, отбросив нападавшего от Оксаны.
— Ты-то откуда здесь взялся? – ненависть, прозвучавшая в замороженном голосе, способна была погасить саламандру. – Давно же сдохнуть должен. Жаль, я не убил тебя, когда была возможность. Ничего, мой Хозяин тебе все припомнит, кровью будешь харкать, о пощаде на коленях молить…
Рев пламени заглушил слова проклятия.
— Что это было, Бэримор? – женщина медленно поднялась с земли.
— Да есть у меня один недоброжелатель, возможно, это
был его клеврет. Но как-то больно бестолково, такое впечатление, что снеговик действовал по собственной инициативе, а мозгами его Бог, к нашему счастью, обделил.
«Может, ты прав, смертный, из вас еще вырастет что-то путнее. Мы слишком давно не общались с людьми. Вы напомнили нам, что все не так плохо, как кажется со стороны. Чем дольше варишься среди своих – тем больше закостеневаешь. Вероятно, мы зря отказались от совместной работы. Но время исправить ошибку еще есть».
Из рассказанного Девой Леса:
Лесная тень
Катерине – с днем рождения!!!
«И казалось, вот он в толпе идет
и на нем в полоску пальто».
Олег Медведев.
Он стал частью леса. Неслышимой тенью скользящей меж ветвей, кровью, текущей по жилам зеленого исполина, облаком в кронах.
День ото дня становилось все интереснее.
Прошлое исчезало, растворяясь в мареве тумана, подергиваясь дымкой забвения, заменяясь извечной пляской жизни. Открываясь новыми, доселе неведомыми гранями.
Внизу что-то происходило. Мелькали силуэты, вызывающие отчетливую неприязнь. Рычание, грызня, свары. Бродячие собаки. Отбросы человеческого общества. Неудачливые потомки Акеллы. Носы, вынюхивающие добычу. Лапы, ищущие тропинки. Морды, ждущие удара. Всегда готовые укусить в ответ. Мусорщики околокиевских лесов. Бегите, ищите свой кусок едова. Мне нечего больше с вами делить.
Вдалеке мелькает белый хвост. Стая рычащим потоком бросается вдогонку. Куда там! Не им загнать здоровую косулю. Беги, быстроногая. Мы одной крови. Уже одной.
Дальше.
Гармонию ночи в клочья разрывает какофония звуков. Над опешившим лесом гремит шансон. Со звоном летит в кусты пустая поллитра.
Вдребезги.
Пацаны гуляют! Две машины заливают светом небольшую поляну. Полузатухшие угли. Подгоревшее мясо. Осколки стекла. Растоптанные стаканчики. Пьяный угар. Изломанные тени людей. Они чужие. В них нет нашей крови.
Дальше.
Березняк. Холм. Сосны.
Хм. Еще раз. Березняк. А это что? Или Кто? Сосны. Холм. Подлесок. Жучки-паучки. Все это и много больше.
Лес…
Это ты?
«Да, малыш, это Я, все это Я»
Сущность была древней. И мощной. И мудрой. И…
Они говорили. Говорили. Говорили. А из березняка к разговору подключалась Мавка…
Он скользил дальше, перебирая в памяти моменты беседы, как красивые камушки.
Стоп. Впереди ждало что-то знакомое. Еще по той, прежней жизни…
Выезд не задался изначально. Сперва все долго и муторно собирались. Затем так же небыстро ехали. Потом искали место. В процессе активно нудели «трепетные лани», жалуясь на тяжелые рюкзаки, дальнюю дорогу и сволочей-мужиков. Когда, наконец, разбили лагерь, уже стемнело. Сбор дров превратился в крайне увлекательное занятие. Но не это стало основной проблемой. Супруга была не в духе. Она нудела и пилила. Потом пилила и нудела. Потом…
Дернув вторую соточку, мужик не выдержал. Пробормотав сквозь зубы: «Пойду еще дров соберу», — он канул в чащу. Кусты, корни, сучки. Особенно одна хороша! Яд накапливался, перехлестывая через край.
Мигнул и погас «налобник». Темнота. Полная. Нет, скорее кромешная. Не было видно даже руки, поднятой к лицу.
Подул ветер, принося затхлый, болотный запах.
Зашелестела листва, создавая иллюзию присутствия чего-то живого. И недоброго.
Движение за спиной.
— М-мать! А это тоже иллюзия?
Мертвое свечение. Тени.
Касание. Внезапная слабость
Касание. Подгибаются ноги.
Касание…
Внезапное шипение разогнало тьму.
Мелькнувший силуэт чего-то до боли знакомого, бросился за спину, отшвырнув тени на несколько шагов.
«Кот, — мелькнула вялая мысль, — откуда посреди леса кот?»
Тени налетели на кошачий силуэт, то погребая его под собой, то разлетаясь ошметками в разные стороны. Утробный мяв грохотал над поляной. Особенно громкое «мур-р-р-р-мяу!», и все стихло.
Как отрезало.
Темнота. Лишь в метре серебрился под светом отсутствующей луны прозрачный кошачий силуэт.
Постепенно возвращались силы.
Движение хвостом как приглашение в путь. Дарящее спокойствие и уверенность.
Шаг. Еще.
Казалось, они шли вечность. Когда парень вдруг остался один, идти уже не было ни сил, ни желания.
Первые лучи солнца скользнули по лицу спящего мужчины. Тот прищурился, рывком приподнимаясь на колени.
Лес. Опять бродить.
Взгляд скользнул вниз.
Холмик.
Табличка.
«Любимому Арчику. Ты был рядом все мои 17 лет. Сиамы – лучшие!»
Невдалеке раздался шум мотора проезжающей машины.
четвертая глава тут http://perekat.kiev.ua/?p=5193
Шестая тут http://perekat.kiev.ua/?p=5303
